Я часто встречаюсь с неприятием концепции предрешенности и предопределенности у клиентов, у многих наличие хоть какого-то гипотетического предположения о наличии фатума вызывает коллосальную тревогу. Откуда же берется эта тревога и почему так сложно принять то, что некоторые вещи не подвластны человеческому контролю? Данный вид тревоги характерен для людей с ярко выраженными нарциссическими радикалами в характере. Дело в том, что для нарциссического полюса функционирования естественна фантазия о всемогуществе. И часто можно столкнуться с ужасом и неприятием любого факта, где можно заподозрить невозможность этого всемогущества, ведь главным краеугольным камнем нарциссизма является признание своего бессилия и невозможности достижения идеала.
Первичный нарциссизм рождается как фантазия о полной самодостаточности и ненуждаемости. Первичный аутоэрогенный фантазм младенца, где еще нет материнской груди и где он сам представляет собой собственное удовлетворение. И притягательность этой фантазии очень велика — стремление к некоему абсолюту, единству с собой, полной гармонии, где абсолютно нет связей с внешним ненадежным и фрустрирующим миром. Фантазия, где нет привязанностей, а значит нет зависти, боли и фрустрации, которая рождается от признания факта нужности другого, отрицая уязвимость и зависимость. Концепция фатума в такой парадигме сводится к некоторой предрешенности с одной стороны и невозможности уйти от нее с другой, то есть блокировка воссоздания того первичного состояния младенца, когда он находится в слиянии с миром и по сути он и есть Бог. Потому что он и мир создают цельную, самоудовлетворяющуюся психотическую единицу, где младенец еще пребывает в галлюцинаторном аутоэротическом наслаждении.
Поэтому нарцисс так болезненно воспринимает наличие рамок, которые предполагает фатуум. Всемогущество использует защитное отрицание, в рамках отрицания фатуума — оно отрицает факт рождения, кастовость, физиологические предпоссылки. Для нарцисса болезененно воспринимать, что наличие в нем дефекта, который не может быть устранен, может встать на пути к его иллюзорному идеалу — замкнутой самодостаточной системе без фрустраций, а дефектом может считаться что угодно, включая пол или возраст.

Депрессивная позиция еще не может быть преодолена, и неизвестно, сможет ли быть, сможет ли нарцисс отказаться от иллюзий надежды на воссоединение с Богом, подобно теории о "монадах душ".

Нарцисс желает быть всем и никем одновременно, он также находится вне пола, потому что желает быть одновременно и мужским и женским существом, ибо любая конкретизация это ограничение и предрешенность. Грюнбергер (Grunberger, 1979) описал бессознательные нарциссические фантазии, в которых пациент видит себя двуполым существом, что защищает его от зависти к другому полу. Все исхищрения нарциссов сводятся к одному — к избеганию страдания и боли, а также чувств, которые могут их вызвать.

Люди, отрицающие наличиее некоторой фатуумности и ограничения своего всемогущества, но погоне за ним, в конечном итоге создают не идентичность, а психоз. Жесткую, садистическую тотальность.
Основная дилемма нарцисса — это изгнание из рая. Желание воссоединения с Богом с одной стороны и жажда власти и захвата контроля с другой. Но обладание всезнанием и захват всемогущества оборачивается нисвержением в ад, а то есть в психотическую дезорганизацию. И, чтобы выжить, нарциссическая личность, подобно Люциферу, разбивает мир на два полюса — хороший и плохой, на черное и белое, на верх и низ. Таким образом, обрекая себя на колыхание между двумя сторонами в дуальном аду. В концепции нарциссической личности ненависть сильна, а любовь это проявление слабости.
Там, где есть всемогущество, там же есть и его альтер-Эго — жестокая антилибидиальная самость. Мстительное, архаичное и садистическое Супер-Эго.

Для перехода в депрессивную позицию требуется признание своей малости, своей слабости, но в присутствии этого жестокого супер-Эго перейти в нее, то есть повзрослеть, невозможно, потому что за этим последует тотальное уничтожение, аннигиляция и психогенная смерть. И выдержать страдания при наличии такой фигуры и отсутствии хорошего постоянного объекта — невыносимо.
Утрата иллюзий, а наличие фатуумности возвращает нарцисса в реальный мир и сталкивает с тестированием окружающей действительности, ведет к краху и паданию в ничтожество. Надежда — единственное, что поддерживает внутренний мир нарцисса. Ведь в дуальном аду может быть только Я идеальное и Я ничтожное. И идеальное Я — это то, которое находится в симбиотическом слиянии с материнским объектом. Но как только мать исчезнет из поля зрения младенца, то всю идеальность она унесет с собой, и ее идеальность станет знаком ничтожности самого нарцисса ситуацией унижения и первичной нарциссической раной.
Но мать всегда уходит, в этом тоже есть некоторый ужасающий всеобъемлющий фатуум для нарцисса, который лишает уникальности, а с ней лишает надежды на ее возвращение, обволакивает ощущением собственной ничтожности и ввергает в бездну. И только постоянный материнский объект и его любовь способны спасти нарцисса от этой бездны.