Психоанализ – это современная теория любви. И так считают не только психоаналитики. Например, известный французский философ Ален Бадью говорит о психоанализе как о единственной со времен Платона глубочайшей попытке концептуализации любви. В этой связи психоанализ, конечно же, не мог оставить без внимания вопрос о том, что происходит с нашей душой, с нашим внутренним миром, когда мы любовь утрачиваем.

В 1915 году Фрейд пишет одну из своих самых красивых, проницательных и удивительно тонких работ – "Скорбь и меланхолию" (часто встречается также перевод "Печаль и меланхолия", однако слово "скорбь", пожалуй, все же точнее). В этой работе Фрейд выписывает и сравнивает два пути, которые прокладывает в психике утрата любимого объекта.
Фрейд приступает к описанию картины меланхолии через аналогию со скорбью, тем не менее, вся конструкция этого текста строится на поиске различий двух состояний: то, что в описательном смысле предстает подобным, при внимательном рассмотрении перестает быть таковым.

Однако, прежде чем продолжить, разберемся немного с терминологией. Если со скорбью все более или менее ясно, то меланхолия для широкого круга читателей может представлять не до конца понятный концепт. Дело в том, что меланхолия в своем определении исторически прошла довольно длинный путь от болезни, вызванной избытком желчи (по Гиппократу), через мрачное помешательство и даже модный культурный феномен, к разновидности психических расстройств и психотических проявлений, и по сей день остается предметом споров в профессиональной среде относительно того, что же она такое. В наше время меланхолия часто воспринимается обыденным сознанием как возвышенная и даже порой романтизированная печаль, однако ближе всего она, пожалуй, к тому, что сейчас принято называть депрессией, хотя и между ними нельзя поставить знак равенства. Депрессия – это скорее нозологическая единица, включенная в состав определенных психиатрических диагнозов с довольно нечеткими границами; она может быть различной этиологии и генеза. Меланхолия же – это определенная позиция субъекта, которая рассматривается метапсихологически и только в контексте тех случаев, "психогенная природа которых, - по выражению Фрейда, - не подлежит никакому сомнению". То есть, говоря о меланхолии, мы исключаем органическую, соматогенную природу этого состояния (например, повреждения головного мозга). Смею надеяться, что по прочтении этого текста у читателя сложится более прозрачное представление о меланхолической позиции субъекта, ее причинах и тех опасностях, которые за ней стоят.

Итак, что же общего в клинических картинах скорби и меланхолии?
Прежде всего, это поводы (там, где они ясны). Как правило, это реакция на потерю любимого человека или занявшей его место абстракции, как то: родины, свободы, идеала и т.д., - то есть, говоря психоаналитическим языком, речь всегда идет об утрате либидинально нагруженного представления.
Кроме того, схожи внешние проявления этих двух состояний:
• грустное, подавленное, тоскливое настроение, основная модальность переживаний – душевная боль,
• потеря [1] интереса к внешнему миру, утрата способности любить (т.е. либидинально нагружать другие объекты, утрата желания),
• торможение всякой дееспособности (сложно вставать с кровати, заниматься делами и т.п.).

При этом у одних людей при утрате развивается скорбь, а у других – меланхолия. В связи с этим Фрейд высказывал предположение о некой "предрасположенности" последних "к болезни" (в терминологии Фрейда), что в результате привело к появлению уже в современном психоанализе идеи о меланхолической структуре психики (наряду с невротической, психотической и перверсивной структурами).

Что же такого особенного в меланхолии? И в чем ее отличие от скорби?

Мы не рассматриваем скорбь как нечто болезненное, патологическое. Переживание скорби вполне понятно при утрате, и мы уповаем на то, что через какое-то время сумеем ее преодолеть. У скорбящего человека есть ощущение того, что время лечит. При меланхолии такого ощущения нет, меланхолик скорее скажет: "сколько себя помню, всегда было так, лучше никогда и не было, и не будет".

Работа скорби состоит в том, чтобы признать утрату – принять реальность, что любимого объекта больше нет в нашей жизни, отгоревать, "отвспоминать", проговорить, символизировать утрату – изъять либидо от всех тех представлений, которые напоминают о любимом объекте, и перенести либидинальную нагрузку на другие объекты – снова стать способным к любви. Для того, чтобы работа скорби состоялась, необходимо а) время и б) прожить боль. По завершении работы скорби наше Я становится свободным от объекта и может выбрать новый объект. Работа скорби конечна.

Лакан говорит об этом так: "работа скорби … заключается в том, что субъект часть за частью, кусок за куском, знак за знаком, элемент Воображаемого за элементом Воображаемого, удостоверяется в своей реальной потере, пока предмет ее не будет исчерпан. Когда это выполнено - работа закончена. Но что происходит, когда объект этот оказывается маленьким а [2], объектом желания?". На сцену выходит меланхолия.

Меланхолик "знает кого, но не знает, что он потерял". То есть утрата меланхолика недоступна сознанию, а значит работа скорби – работа по символизации этой утраты – произведена быть не может.

"Можно с достаточной уверенностью сказать: любые реальные потери, так или иначе случающиеся на жизненном пути любого субъекта, — это только повод (но не причина!) запуска меланхолического переживания".

Фрейд и Абрахам впервые связали возникновение меланхолии с ситуацией утраты объекта (преимущественно материнского, не существенно, когда, и независимо от того, была ли утрата реальной или фантазийной). Объект любим и должен быть сохранен любой ценой, для этого он помещается в себя – интроецируется, инкорпорируется, становится частью Я.

В скорби речь идет о вторичном (пришедшем на смену первичному) объекте, а меланхолик – это тот, кто не может потерять первичный, инцестуозный, (прото)материнский объект. Невозможность осуществления кастрации (утраты) приводит к обнищанию жизни влечения: нет утраты – нет желания, судьба влечения не запускается, точнее схлопывается на одном объекте. Меланхолический объект – это особый объект, он не утрачен, следовательно, на его место ничего не придет, этот объект нельзя заменить, нельзя символизировать. Это тот самый лакановский объект а.
Ю. Кристева в своей книге "Черное солнце. Депрессия и меланхолия" пишет, что меланхолик переживает "невозможный траур по материнскому объекту", он оплакивает не объект, а Вещь.

Отличительной особенностью меланхолии является снижение чувства собственной значимости, которое при скорби не возникает. "Я – ничто(жество)". Поломка в логике первичного нарцизма, снижение либидинальной нагрузки собственного Я приводит к самообвинениям, самоуничижению, самобичеванию – вплоть до бредового ожидания кары [3]. "При скорби, - пишет Фрейд, - мир становится пустым и жалким, при меланхолии таким бывает само Я", поскольку любимый и одновременно ненавистный (за то, что покинул) объект помещен в себя, интроецирован. Переубеждать меланхолика, обвиняющего себя в ничтожности, бессмысленно и с клинической точки зрения бесполезно.
Лакан говорит об этом так: "Обратим внимание на слова Фрейда о постигающем субъект разочаровании. Определить его субъект не умеет, но оно налицо. Какие черты позволяет этот замаскированный, укрытый темный объект в себе разглядеть? Субъект, для которого этот объект невидим, не может уловить ни единой его черты, но мы, аналитики, которые этого субъекта сопровождаем, можем идентифицировать некоторые из них, разглядев их сквозь те, которые он считает свойственными себе самому. Я ничто, я просто дерьмо.
Обратите внимание, что речь никогда не идет о зеркальном образе. Меланхолик не скажет вам, что у него нескладная фигура, мерзкая рожа, что он кривой - нет, он будет говорить, что он хуже всех, что в семье он белая ворона, или что-нибудь в этом роде. В своих самообвинениях он никогда не покидает области символического. Прибавьте сюда еще имущественные жалобы - он разорен".

В клинике меланхолии нет стыда, но есть безграничное переживание собственной вины. Меланхолик раскаивается каким-то особенным образом. Вместо ожидаемого переживания стыда при самообвинениях, он, напротив, демонстрирует некое удовольствие от этого процесса, назойливо себя компрометирует. Фрейд обнаруживает ключи к клинической картине меланхолии, которые свидетельствуют об особом расщеплении в психике, когда одна часть Я противопоставляется другой части Я и критически оценивает ее в качестве объекта (который был интроецирован).

Самообвинения и жалобы меланхолика – на самом деле обвинения объекта, которые перекладываются с него на собственное Я. Меланхолики не стыдятся и не скрываются, потому что все уничижительное, сказанное ими про себя, в сущности относится к кому-то другому. "Тень объекта упала на Я" - пишет Фрейд. По отношению к этому помещенному в себя, чтобы спасти любовь, но не оправдавшему ожиданий объекту проявляется ненависть — его бранят, унижают, заставляют страдать и получают от этого страдания садистическое удовлетворение.

Только этим садизмом, по мысли Фрейда, можно объяснить склонность меланхолика к суициду. Анализ меланхолии показывает, что Я может убить себя только тогда, когда оно обращается с собой как с объектом, когда оно может направить на себя всю адресованную объекту враждебность и ненависть. Убивая себя, меланхолик на самом деле убивает объект, любимый и ненавидимый одновременно. "В двух противоположных ситуациях – сильнейшей влюбленности и самоубийства – объект одолевает Я, пусть даже и совершенно разными способами" - заключает Фрейд.

Можно ли преодолеть меланхолию? Ответ во многом зависит от того, как мы ее концептуализируем.

Вопрос о статусе меланхолии – дискуссионный, и современными психоаналитиками рассматривается с различных точек зрения: 1) меланхолия как меланхолическая позиция (психическое состояние) в рамках других психических структур, 2) меланхолия – это психоз, и 3) меланхолия – отдельная, четвертая психическая структура (наряду с неврозом, психозом и перверсией), хотя ни Лакан, ни тем более Фрейд прямо в своих текстах ее как отдельную структуру не выделяли.

Фрейд придерживался мнения, что меланхолию преодолеть можно. По его мысли, при меланхолии в бессознательном ведется множество отдельных поединков за объект, в которых борются друг с другом ненависть и любовь, и каждый такой конфликт амбивалентности ослабляет фиксацию либидо на объекте, обесценивая его и унижая, словно убивая. Есть вероятность, что процесс этот заканчивается после того, как улеглась ярость, или после того, как объект оказался отвергнутым как не имеющий ценности. "Мы не знаем, - пишет Фрейд, - какая из этих двух возможностей постоянно или преимущественно ведет к исчезновению меланхолии и как это завершение влияет на дальнейшее течение случая. Возможно, Я при этом наслаждается тем, что может признать себя лучшим, превосходящим объект". Таким образом, ненависть, побеждая, может освободить Я от объекта.

Однако если мы рассматриваем меланхолию со структурной позиции, то, как известно, мы не можем изменить или "преодолеть" структуру как базовое устройство психики. Вместе с тем, представляется, что справиться с кризисными, острыми, если можно так выразиться – по аналогии с психозом – "развязанными" состояниями меланхолии нам все же может быть под силу.

P. S. В продолжение темы в следующей статье разберем через призму психоанализа прекрасный фильм Ларса фон Триера "Меланхолия".


Примечания:
[1] Применительно к меланхолии более точным определением будет не "потеря", а "снятие" (нем. Aufhebung) в гегелевском смысле: одновременно и сохранение, и упразднение. С одной стороны, меланхолик выглядит как субъект, которого ничего не интересует в этом мире. С другой стороны, его интересует один-единственный объект (первичный), который не может быть утрачен и не может обрести статус вторичного объекта, что оборачивается черной дырой психики субъекта, куда утекает вся его психическая энергия и куда устремляется весь его интерес.
[2] Объект а (фр. “objet petit a”) – объект-причина желания, первичный объект любви, впоследствии недостижимый, утрата которого и бесконечный поиск замены запускает механизм желания в психике субъекта.
[3] Отличие от психотического бреда состоит в том, что в психозе будет бред конца света как проекция внутренней катастрофы, при меланхолии – накажут только меня за мои реальные или фантазийные "прегрешения".