Наверное, в другом месте и в другое время я бы начала этот текст иначе. Может быть, уделила бы время сюжету, поговорила бы о режиссёре, отметила бы талант сценаристов и филигранную игру актёров… Не сейчас.
В эту минуту, нет – каждый раз, когда я думаю об этом фильме, перед глазами возникает одна и та же сцена.
Два человека стоят перед картиной.
"Есть выражение: "Во время шторма любой порт подойдёт". Это относится к тебе. Возможно, ты в середине шторма. Сильного долбаного шторма. Возможно, небо рушится на голову, волны перекатываются через утлую лодчонку, паруса вот-вот оторвутся, ты ссышься в штаны, ищешь гавань, делаешь всё, чтобы выбраться…"

О ком говорит Уилл Хантинг? Как смог он по сочетанию цветов на акварельной раскраске так тонко почувствовать то, чем был обуреваем автор рисунка? Кажется, он понял, что проговорился и быстро отводит взгляд внимательного зрителя от своей фигуры на аналитика Шона Мэгуайра: "Поэтому ты и стал психологом".
Полагаю, ни Шона, ни нас с вами ему не провести. Вся боль, весь страх, всё отчаянье – все невыносимые чувства человека в лодке, всё это он сам, всё принадлежит ему.

Попробуем представить, что речь идёт не о художественном фильме, а о простой истории из жизни, подобных которой происходит множество во всех странах мира. Сколько их, этих мальчиков, мать которых, напуганная одиночеством и бедностью, в отчаянной надежде избавиться от того и другого, приводит в дом человека, способного превратить плохое в кошмарное? Что происходит в душе у ребёнка, когда, рискуя жизнью, слабым маленьким телом заслоняет он своих родных, подставляя себя под удар кулака, кастета, ремня?
Примерно так прошло детство Уилла. Постоянные издевательства и жестокие побои со стороны отчима, отсутствие защиты со стороны матери, её ранняя смерть. Очевидно, что именно эти жестокие обстоятельства взросления повели юношу по тому пути, который, выражаясь казённым языком, привёл к возникновению поведенческой патологии, или к девиантному поведению. Нет, не похоже, чтобы он много пил или принимал наркотики. Он не религиозен, не играет в азартные игры, не спит, с кем попало. У него есть постоянные друзья, которые относятся к нему с явной симпатией. Вообще, он кажется не слишком благополучным, но вполне себе симпатичным парнем. Есть, однако, несколько моментов, вызывающих удивление и настороженность.
В самом начале мы видим, что Уилл много читает – в комнате, где он живёт, практически нет никакой обстановки, но зато повсюду лежат стопки книг.
Работает Уилл, при всей своей начитанности, не где-нибудь, а в Технологическом институте, и не кем-нибудь, а уборщиком.
Решив оставленную профессором Джеральдом Ламбо в коридоре института сложнейшую задачу, Уилл сбегает, когда профессор видит его возле доски.
И, наконец, поразительно, с какой агрессией Уилл ввязывается в драку – пожалуй, если бы его не оттащили, он убил бы этого парня…
Характерно, как мне кажется, и то, что в суде, куда он попадает за упомянутую драку, Уилл защищает себя сам, без адвоката, судя по всему, не ожидая, или даже не предполагая возможности получения помощи от кого-либо в этой жизни.
Итак, Уиллу угрожает тюрьма. Но ему везёт – его талант не просто замечен, он настолько поражает профессора Ламбо, что тот берёт парня на поруки, поставив ему два условия – необходимо заниматься математикой и посещать психотерапевта.
Очень интересно было бы порассуждать о тонких многогранных отношениях между Ламбо и Хантингом, о том, что объединяет их и бесконечно разделяет, о том, что для каждого из них представляет наука, что даётся легко одному и приводит в отчаяние другого. Но – опять не сейчас.
Пятеро терапевтов, признанных специалистов и светил, с авторитетом и репутацией, разбиваются об Уилла, как та самая утлая лодка о скалу. "Он абсолютно законченный псих" - таков их диагноз. Мне кажется, я вижу некоторую закономерность этой череды провалов, ряд ошибок, которые отличают их от Шона Мэгуайра.
Чего не делает Шон: он не играет с Уиллом, не врёт ему, не манипулирует, не учит его жизни, не обвиняет, не осуждает, не воспитывает, не считает себя ни умнее, ни совершеннее.
Единственное, что он признаёт за собой – это жизненный опыт, который даёт ему право разве что на понимание и поддержку. А в остальном – это два человека со схожей историей, два гениальных мальчика из одного города, изрядно натерпевшихся в детстве.
Что делает Шон: с неподдельным интересом слушает Уилла, очень чутко улавливает детали, внимателен к подтекстам. Главная ценность для Шона – не медаль и не степень. Ему самому посчастливилось узнать, что такое счастье, и у него достаточно мудрости, чтобы понимать, что для каждого человека оно своё, уникальное, и что ничего нельзя вернуть, упустив однажды.
Можно сказать, что Уиллу повезло. Он наделён уникальным талантом – удивительная память и тяга к знаниям позволили ему самостоятельно получить образование высочайшего уровня, и он превосходит всех, кого мы видим в кадре – от студентов до учёных. Но всё это имеет мало ценности – такие свершения даются Уиллу совершенно легко и не делают его счастливее. Сам он называет это "нарушением привязанности" - страх быть брошенным и чувство вины, преследующие его с детства, наверняка сделали бы его несчастным на всю жизнь, если бы не встреча с Шоном, которая, без сомнения, оказалась судьбоносной.
Что же открылось Уиллу: нет ничего идеального, и никто не идеален, но все неповторимы. Нет смысла казнить себя за то, что невозможно было изменить, но нужно иметь смелость брать на себя ответственность за свою жизнь. И наконец, нет смысла закапывать свой талант в землю, а страх – плохой советчик, когда речь идёт о возможности достижения счастья.

Фильм, конечно, гораздо добрее, чем реальная жизнь. Среди всех мальчиков с изуродованным детством вряд ли найдётся хотя бы пара-тройка таких гениев, способных в перерывах между тяжёлой работой где-нибудь на стройке, посещением баров, дворовых матчей и драками выучить всемирную историю и высшую математику. Не встречаются часто и профессора университетов, готовые за свой счёт учить и лечить таких безнадёжных парней. И, что самое печальное, не просто встретить таких психотерапевтов, которые со всей силой будут погружаться в израненную душу своего пациента.
Но мне всё-таки хочется думать, что это не фантастика, а мечта – и если этого нет на каждом шагу, то не факт, что этого не может быть совсем. И задача, которая стоит перед нами, перед всеми, кто выбрал себе эту профессию – материализовать эту мечту, не меньше.