Герои Кристофера Нолана часто находятся в мучительных поисках ответов на важные вопросы, и такие картины становятся подарком для думающих зрителей.

Роберт Оппенгеймер – физик, восставший против своего же проекта. Разработанная бомба была прорывом в науке, но в то же самое время она оказалась слишком опасной для живых существ. Учёный говорит о своих сомнениях, а комиссия в один момент выражает сомнения к нему самому и собирается на заседания, чтобы решить, можно ли самого Роберта допускать к дальнейшим исследованиям?

Судилище над Оппенгеймером – хороший пример манипулятивной игры, где ему создают диалог–ловушку. Чтобы Роберт не отвечал, никому не интересен смысл сказанного, важно лишь найти несоответствие его слов с чем угодно, чтобы это стало основанием для недоверия.

Оппенгеймер привык, что в нём нуждались и давали всегда возможность работать. Во время разбирательств с допуском жена физика удивляется, почему её Опи не сопротивляется происходящему беспределу. Роберт же пытается подстроиться к системе, понять изменившиеся правила и подыграть им. Когда маски оказываются сброшенными, мы видим, что за всей этой этической борьбой стояли обычные человеческие чувства зависти и мести. И если козни Штрауса нам открываются ясно, то попробуйте ответить себе на вопрос, кто ответственен за сброс двух ядерных бомб: ученые, инженеры, пилот, президент или весь американский/японский народ?

Оппенгеймер чувствует, что его руки в крови после Хиросимы и Нагасаки. Его внутреннее напряжение галлюцинаторно вторгается в его жизненное пространство: овации превращаются в грохот взрыва, верящие в него люди – в трупы. Напряжение нарастает, но в один момент страдания Оппенгеймера становятся объектом насмешки американского президента. Трумэн с лёгкостью берёт ответственность на себя за бомбы, ведь для него убийство множества людей – предмет гордости, стратегически выверенный шаг.

Слово ответственность – многозначно, то есть каждый может наполнить его своим контекстом. Когда случается теракт, все ждут, какая группировка возьмёт ответственность за него. Мы понимаем, что террористы не чувствуют угрызений совести, они хотят зафиксировать собственное авторство. Поэтому момент встречи Оппенгеймера с Трумэном показывает нам два мира восприятия. Оба чувствуют ответственность за произошедшее, но у одного это чувство вины, а у другого чувство превосходства.

Очень интересно как оправдали сами для себя американские военные уничтожение двух японских городов. Убийство обычных мирных граждан, которые могли быть даже не согласными с захватнической политикой своего государства, должно было помочь сохранить жизни американских солдат, идущих на захват чужих островов.

Ценностный ориентир был выстроен на курс меньшего зла. Не на добро. Прецедент рождает пример, а ставки могут расти. Ведь может быть хуже, мы всегда можем вообразить себе это хуже, и меньшее зло на этом фоне не так уж плохо. Где правильный предел? Меньшее зло постоянно растёт и требует больше жертв, чтобы создать невозможность ответного удара.
Если военные и политики не могут вообразить себе последствия ядерной войны, то физики могут выразить свой страх мелом на доске в формулах. Если президенты могут вложить в бомбы свою внутреннюю ненависть к другим людям и мегаломанию, то для ученых существует измерение природных сил, которое не подчиняется социальным желаниям, но стоит выше любой человеческой власти.

Анализ кино хорош тем, что обсуждать "грехи" (других) персонажей легче, чем свои, но всегда есть надежда, что обсуждая не идеальность других, человек повернётся к себе, к своему обществу и начнёт что-то замечать. Как писал Фрейд: "Голос разума тих, но он не успокаивается, пока его не услышат. В конце концов, после бесконечных неудач он добивается успеха".