На написание этой статьи меня вдохновил вопрос, заданный на форуме – автор интересовался, имеет ли какой-либо смысл скорбь. Я считаю это тему очень актуальной, поскольку невозможно прожить жизнь и не столкнуться с какой-либо потерей. К сожалению, горе время от времени стучится в каждый дом, к каждому человеку.

Казалось бы, слово "хорошо" рядом с горем создает оксюморон, это выглядит неуместно. Но так ли это? Для ответа на этот вопрос важно исследовать явление горевания во всех его смыслах.

Горе – это реакция на утрату. Близких людей, любви, дружбы, Родины и так далее. Иными словами, того, кто/что было значимо. Человек, столкнувшийся с потерей, испытывает душевную боль, он печален, заторможен, то, что ранее приносило радость и удовольствие, вызывает безразличие. Мир вокруг как будто "пустеет".

Симптомы напоминают депрессию, для которой характерна триада симптомов: снижение настроения, ассоциативная и моторная заторможенность, не так ли?

Здесь требуется уточнение. И горе, и депрессия (меланхолия) являются реакцией на потерю. Однако между ними существуют ключевые различия, и они имеют абсолютно разный исход.

Горе максимально "сознательно". Человек хорошо понимает, кого/что он потерял, и страдает от этого. Как я уже писала выше, для горюющего человека мир становится пустым. Но при этом нет чувства вины, человек не теряет чувство самоуважения.

Но бывает так, что мы сталкиваемся с абсолютно другой картиной реакции на потерю. Человек мучительно страдает, обвиняет себя в том, что произошло. В этом случае пустеет не окружающий мир, а будто бы умирает часть Я. И в этом случае мы имеем дело с депрессией (меланхолией), патологической реакцией на утрату.

Почему же нам не приходит в голову рассматривать горе как нечто болезненное? Видимо, ключевую роль здесь играет надежда на то, что горе будет со временем преодолено. Следовательно, в психике должен быть завершен некий процесс, который получил название "работа горя". Для того, чтобы этот процесс запустился, необходимо, чтобы "уважение к реальности" одержало верх – пришло понимание того, что любимого объекта больше не существует. Безусловно, это сопровождается выраженной душевной болью. Однако после завершения этого непростого процесса те либидинальные инвестиции, помещенные в утерянный объект, возвращаются к завершившему горевание человеку, и он "оживает". В это время мы можем видеть некий душевный подъем, и человек, переживший утрату, вновь получает возможность любить кого-то. Говоря на языке психологии, может быть найден новый объект, и либидо будет инвестировано в него.

Так почему же процесс переживания потери в каких-то случаях идет по патологическому пути? Ответ на это можно найти в характере отношения к утраченному объекту. Иногда так случается, что близкий человек воспринимается как некая часть, продолжение любящего. "Ты моя половина", "в тебе мой смысл жизни". То есть любимый человек в действительности никогда не оказывается частью внешнего мира, он как будто находится внутри. И когда он умирает, перестает любить, предает, исчезает не какая-то важная часть окружающего мира, умирает часть Я. И получается, что человек потерял не только любимого, а сам смысл жизни, свою половину, все то, для чего использовался (как бы грубо это ни звучало) потерянный объект.

Имеют значение и другие факторы. Работе горя мешает отрицание потери, "дисквалификация чувств" (Ракамье). Темп современной жизни, состояние общества способствует этой дисквалификации, обесцениванию чувств. У нас практически нет традиции траура. Человек, переживший потерю, вынужден продолжать выполнять свою социальную роль под "подбадривающие" слова окружающих о том, что надо жить дальше, отвлекаться, переключаться, вплоть до того, что горюющих стыдят в этом или предлагают подумать о тех, "кому хуже". Все это, как можно предположить, крайне затрудняет процесс горевания.

Иногда сопротивление реальности оказывается столь сильным, что объект удерживается галлюцинаторным способом. Это прекрасно описано Огюстом де Лиль-Адан в рассказе "Вера" - молодой мужчина теряет свою жену, и отказывается принимать этот факт. Для него она остается живой – "Образ молодой женщины до такой степени слился с его собственным, что он беспрестанно чувствовал ее присутствие". Образ жены удерживался им галлюцинаторно: перед ним промелькивало ее лицо, он слышал звуки рояля, производимые ей, чувствовал ее поцелуи, слышал ее голос, чувствовал ее запах, и даже сами его мысли время от времени становились "женскими". Автор пишет: "То было отрицание смерти, возведенное в конечном счете в какую-то непостижимую силу". И спустя год ее галлюцинаторный образ предстал перед ним целиком, и в этот момент он вдруг понял, что она на самом деле умерла, и в тот же миг ее образ рассеялась, и реальность стала восприниматься вне призмы галлюцинаторного и иллюзорного искажения.

Мы нередко можем наблюдать подобные, пусть и не столь ярко выраженные явления в своей клинической практике. Наши пациенты зачастую рассказывают о том, что после смерти любимых людей они порой слышат звуки кашля, голос, стук трости усопшего или видят его в толпе. Вдруг начинают увлекаться тем, что было важно для ушедшего человека. Все это говорит о том, что принять реальность слишком трудно, и приходится прибегать к подобного рода защите от нее. Зачастую потерявшие близких люди видят их во сне, как живых. Это также свидетельствует о том, что работа горя не была проделана (пока что или вовсе не началась).

Подводя итог, повторюсь, что сложно переоценить актуальность данной темы. Если говорить о психотерапии и психологии, то для успешной работы с пациентами нам важно проводить четкую демаркационную линию между нормальным горем и меланхолией. Вызывает беспокойство тот факт, что понимание важности и необходимости процесса горевания утрачивается в современном обществе даже специалистами. Как врач-психиатр, я сталкиваюсь с широким применением антидепрессантов для "поддержки" людей, переживших утрату. Это вовсе не значит, что психофармакотерапия не должна применяться в таких случаях, но на мой взгляд, то, что описывал Фройд в своей статье "Горе и меланхолия": "Нам никогда не приходит в голову рассматривать горе как болезненное состояние и предоставлять его врачу для лечения" - теряет свою актуальность в современном мире. В конечном счете это не идет на пользу не только самим пациентам, но имеет и далеко идущие и широко распространяющиеся последствия. Здесь уместно вспомнить о таких процессах, как форклюзия, делегирования горя, понятие психического "склепа" (М. Торок). Непроделанная работа горя в семье оказывает свое влияние на поколения вперед. В игру вступает навязчивое повторение как попытка пережить то, что не было переработано.

Людям, переживающим утрату, важно внимательно относиться к своему состоянию. Как уже было мной сказано, иногда не хватает собственных ресурсов, чтобы самостоятельно справиться с процессом переживания потери.

Окружающим горюющего человека людям не следует стараться его отвлечь, развеселить, "встряхнуть". Все, что нужно – это просто быть рядом. Быть готовым выслушать и поддержать.

Специалистам же нужно внимательно дифференцировать состояние нормального горя и депрессии, и исходя из этого выстраивать свою тактику.

Горюющий человек подобен птице Феникс, сгорающей и восстающей из пепла. Человек, страдающий депрессией, обречен на ее повторение, самостоятельно справиться с этим состоянием невозможно.